Война как апофеоз женской демократии

Если рассматривать нашу историю после отмены крепостного права (конец 1860х годов), то основой патриархального строя всегда была семья.

Но семья не в привычном нам современном смысле, как совокупность папы мамы и ребенка (“nuclear family”), а полноценном, расширенном варианте: дед и бабка, отец и мать, дети разных возростов и полов, причем старшие сыновья уже приводили в семью невесток и так далее. В общем десяток-другой людей.

(Cовременная семья, где отец — программист — прим.ред.)

Особым человекоцентризмом тогда не пахло, как отсутствовало и само понятие “детства”, кроме грудного младенчества. Напомню, что девяносто процентов населения было крестьянами и жили в сельской местности. Таким образом, труд входил в жизнь каждого человека очень рано, и преследовал его до самой смерти. Каждый член семьи рассматривался, в первую очередь, как работник. Большая семья могла обработать больше пашни, управиться с большим числом скота, построить больше складских / жилых помещений, и так далее.

В общем, чем больше было людей — тем быстрее работа спорилась.

Маленькая семья автоматически была менее успешной, только в силу нехватки рабочих рук. Будучи физически сильнее, мужчины в семьях брали на себя тяжелые задачи — работа с плугом, повалка деревьев, переноска тяжестей, и так далее.

Женщины, дети и старики помогали с делами “условно” полегче: сбор урожая, выпас скота, ремонт одежды, приготовление пищи, “принеси-подай” и т.д. Так или иначе, каждый был при деле.

Выходило так, что война для такого уклада жизни была смертельна.

Во-первых, лошадей и гужевой транспорт часто реквизировали для подвоза военных припасов. Во-вторых, мужчин массово забирали в солдаты, откуда они либо возвращались калеками либо же не возвращались вовсе.

Оставшись без работоспособных мужчин, и вынужденно взвалив на себя непомерную нагрузку крестьянского быта, остальные члены семей часто оказывались на грани физического выживания. Такую картину мы наблюдаем вплоть до конца второй мировой войны, когда в селах проживало до семидесяти процентов населения. Даже городские жители, лишившись поступаемой из сел продукции, в военный период тоже оказывалось на пороге голода. Война, таким образом, долгое время была значительным общенародным горем.

Однако уже начиная с 1930х, социальная система начала постепенно разрушаться
Отмена патриархальных правил, коллективизация, урбанизация — все это привело к переформатированию общества. Большие семьи, коллективный семейный труд, все это стало постепенно отходить в прошлое. Электрификация, газификация, технические изобретения сделали человеческий быт куда менее зависимым от физической силы (основного ‘параметра’ мужчин). А также и от количества “работников” как таковых.

Возможно, уничтожение патриархальных семей было необходимым условием становления совдепского строя.

Теперь небольшая семья, или даже одинокий человек, могли существовать довольно успешно, поскольку не требовалось ни обрабатывать землю вручную, ни строить примитивным способом жилища. Достаточно было влиться коллектив, получать зарплату, которую можно обменять потом на необходимые профессиональные услуги.

Параллельно с этим развивалась медицина, росла продолжительность жизни. Падала смертность.
При этом происходило вот что: если в переписи 1897 года и мужчин и женщин было примерно поровну, то уже к 1926-му году женщин стало 52%, а к 1961-му — 55% и так далее.

Очевидно, что женский организм, не истощаемый постоянным деторождением, выдерживал дольше мужского. Надо сказать, у меня всегда большую усмешку вызывают разговоры о так называемом “матриархате” в советском или пост-советском обществе.

Хотя бы по той причине, что матриархат не может совмещаться с крайним сексизмом, полным отсутствием женщин на управляющих должностях, и вообще со второстепенной ролью женщины в общественной жизни. До матриархата было очень и очень далеко.

Но вот совок развалился, и вместо него возникла хоть и кривенькое, но народовластие.

И хотя сексизм никуда не исчез, это оказалось мелочью — ведь женщин было просто фактически больше. Как результат — зародилась та сама “женская демократия”, термин, который я хочу ввести в употребление в данной статье.

Что можно сказать об основных параметрах “женской демократии”?
На текущий момент, не представляется возможным точно подсчитать, какую роль сыграла эта демократия на голосованиях за президента Украины 2010 года (выбор “мужчина” или “другая женщина”) или 2019 (выбор “молодой” или “старый”) или в выборах президента РФ (“такого как путин, чтобы любил”), но наверное это и к лучшему.

Демократия, как известно, хороша на столько, на сколько хороши сами выборщики. А какой набор идеологических (если так можно выражаться) ценностей несла в себе типичная славянка?

Вернемся назад, к периоду патриархального крестьянского быта, и рассмотрим лишь один из примеров устного народного творчества, в котором кристаллизовался тогдашний социальный устрой.

Песня “Во лузях” (18 век), исполняемая от женского лица:

***
“Во лузях, во лузях,
Еще во лузях, зелёных лузях,
Выросла, выросла,
Выростала трава шелковая,
Расцвели, расцвели.
Расцвели цветы лазоревые.
С той травы, с той травы,
И я с той травы выкормлю коня,
Выкормлю, выкормлю,
И я выкормлю, выглажу ево,
Поведу, поведу,
Поведу я коня к батюшке.
Батюшка, батюшка.
Уж ты батюшка родимый мой!
Не отдай меня за старого замуж!
Старого, старого я терпеть не могу,
Я со старым и гулять нейду.
Ты отдай меня за ровнюшку,
Уж я ровнюшку насмерть люблю,
Я со ровнюшкой гулять пойду.”
***

Что мы имеем: молодая девушка, вернувшись с очередной отработки семейных обязанностей, в этот раз выполняла их особенно усердно, в надежде уговорить главу семейства не выдавать ее замуж на старого мужчину.

Сравним теперь лейтмотив данной песни с основным посылом устного народного творчества советского села 1930-1960х годов, так называемыми “частушками” от женского лица:

***
А я чаю накачаю
из кривого чайника
Не пойду я за простого
Только за начальника

Не смотрите на меня
Смотрите на серьги
Председатель их купил
За колхозные деньги

Я любила бригадира
На работу не ходила
Булки ела чай пила
И стахановкой была

На столе стоит бутылка
А в буылке веточка
Парни все по три копейки
По три тыщи девочки
***

Колхозные частушки подобной тематики уникальны тем, что в определенный момент они распостранились по всей территории СНГ. А к сегодняшнему дню они полностью канули в лету, оставшись только в специализированной литературе, или в речи очень пожилых людей.

Но обратим внимание на контент. Какие выводы можно сделать?
Замечаем ли мы смену тона, в сравнении с песней патриархального периода? Несомненно. Но с чем связана столь сильная девальвация значимости мужчин в глазах женщины?

В первую очередь, это связано с тем, что отпала острая необходимость в “сильном работнике” для физического выживания семей. Зато все более важную роль играл социальный статус мужчины (зарплата). А поскольку “председателей” всегда будет меньше, чем “трактористов”, а последних будет меньше чем рядовых “колхозников” — то все становится на свои места.

Но на беду, ситуация не ограничивается простой переменой “социальной конкуренции приматов”, а несет и более опасные последствия.

Например, рассмотрим влияние войны на современное общество “женской демократии”
Мужчины, забираемые в солдаты, фактически изолируются и вычеркиваються из общественной жизни, как и сто лет назад. Но каковы последствия?

Является ли этот процесс угрозой для выживания семей?
С ужасом мы вынуждены признать, что нет.

С одной стороны — армия предлагает высокие зарплаты (“не лишнее для семейного бюджета”), которые можно снимать с карты и без участия воюющего. Причем часто эти зарплаты соизмеримы с айтишными, если речь о передке.

С другой стороны — созданы программы крупной денежной компенсации в случае его гибели, что создает очень неприятный дуализм такого события.

В третьих, имеем усиленное декларирование факта, что военная профессия это почет и уважение в обществе (что сильно влияет на тех, кто зависит от мнения большинства). При том что еще недавно на слуху у всех были айтишники, но сейчас они померкли на фоне ВСУ.

Подводя итог — можно смело сказать, что война выгодна всем членам семей, кроме самих трудоспособных мужчин. Пока идет война, трудоспособный мужчина поражен в правах. Но в то же время, остальные члены социума могут наслаждаться защитой и опекой, как своего государства, так и третьих стран, получая пособия, поддержку, свободу и легкость перемещения по миру и так далее. (Более того, айтишники, традиционно работающие на западный рынок, получили даже еще большее поражение в правах, так как Запад стал сворачивать проекты из-за военных рисков, усложнившейся логистики в виде неработающих аэропортов и закрытых границ, а также из-за прошлогодних блекаутов — прим.ред.).

Война в сельском патриархальном обществе была коллективным горем для большинства простых обывателей.

Война в урбанистическом обществе “женской демократии” — это коллективное счастье для большинства простых обывателей. (И в каком-то смысле это оказалось счастьем для многих женщин, которые впервые побывали за границей (или в странах, где до этого не были), получили пособия, пошли на бесплатные языковые курсы, познакомились с непритязательными европейскими мужчинами, перевезли с собой детей и растят их в «омріяній Європі». Ну и зачем теперь тот муж-айтовец? Как средство передвижения он уже не нужен, ведь переезд состоялся, да и лавешка капает. — прим. ред.)

Возможно, это не что иное, как продолжение управленческой политики “разделения”. Разделения по принципу территорий. Национальностей. Языков.

Подобно той силе, которая высвобождается во время разделения атома, финальное разделение нуклеарной семьи тоже продуцирует социальную энергию, успешно используемую в двигателе государственного управления.

Очень хочется верить, что это не так.

Капитан Хуй — Очевидность